Дверь с той стороны [Сборник] - Владимир Михайлов

— Да, конечно, — сказал Истомин без особого воодушевления. — Тема представляет интерес. Только это беллетристика, а я занимаюсь серьезными проблемами. А вы, значит, Увлеклись техникой?

— А у вас на Земле кто остался?

— Никого, кто стал бы особо сокрушаться.

Истомин сказал это сухо: он уже понял, что разговора не получилось, и ему стало обидно.

— Хотите, прочту местечко? — спросил он все же. — Оно пока еще нравится и мне самому.

Петров зажег новую сигарету и переменил положение в кресле.

— Вы бы все же попробовали про того человека с женой: что ему теперь делать? А если он вернется — тогда как? Придет она снова к нему? Или уже привыкнет к другому?

— А я откуда знаю? — сердито спросил писатель и встал.

Петров взглянул на него как-то беспомощно и торопливо отвел глаза. Странный человек, подумал Истомин. Зачем летит, куда его понесло? Никогда не говорил об этом. Выглядит так, словно он тут — самый счастливый, а на деле его, оказывается, одолевают не такие уж веселые мысли. Одни непоследовательности, а с виду — простая душа, все наружу…

Он, наверное, и еще думал бы об этом, но послышались шаги. Отворилась дверь, вошел Нарев с плоским ящиком, из которого торчали провода. Он кивнул писателю и подошел к Петрову.

— Доколе же, о Каталина? — хмуро спросил он. — Позвольте полюбопытствовать, зачем вы копаетесь в этом, когда вам ведать надлежит подводкой силового кабеля?

— А я что делаю? — спросил Петров.

— Вы изволите развлекаться схемой бытовой проводки в туристской палубе. А сие не ваша обязанность.

Петров неожиданно рассвирепел.

— А вам что за дело? — спросил он, исподлобья глядя на собеседника и стряхивая пепел на пол. — Думаю, доктору Карачарову виднее, кому что.

— Доктор все равно пошлет вас ко мне, — сказал Нарев. — Так что вы уж будьте настолько добры, не теряйте времени и занимайтесь тем, о чем я вас просил.

Он кивнул, словно ставя точку.

— Ох, уж эти ваши замашки, — сказал Петров.

— Что — мои замашки?

— Ничего.

— Вот и сделайте милость, работайте без нервов, — сказал Нарев и повернулся к писателю.

— Могу ли осведомиться, как ваши дела, маэстро? Что-то вас даже за обедом больше не видно.

Истомин стеснительно улыбнулся.

— Да вот, — сказал он. — Кончил книгу.

— Это чудесно, — сказал Нарев, — вы нас страшно обрадовали. Но, сами понимаете, нам сейчас не до этого. Да и, откровенно говоря, вам тоже не следует больше отрываться от общества: дело-то совместное, а на Землю, полагаю, вам хочется не меньше, чем всем остальным.

Он кивнул и отошел к двери. Истомин озадаченно поглядел на Петрова.

— Да что вы все так разнервничались? — спросил он.

Петров не ответил — он прислушивался. Потом сказал:

— Ага, идет.

— Кто? — спросил писатель в недоумении.

— Кто? — переспросил Петров. — Он, понятно.

Шаги и говор приближались к дверям.

На корабле теперь главное было — любовь. Любовь к физику.

Сейчас он вошел в салон быстрыми шагами, глядя прямо перед собой диковатым взглядом. Писатель заметил, что Карачаров осунулся; редкие волосы нимбом стояли вокруг головы.

Его сопровождало несколько человек: Зоя, Мила, Еремеев и инженер Рудик. Зоя держала физика за руку, а он старался высвободить пальцы. Но Зоя держала крепко и продолжала начатую еще в коридоре фразу:

— …не выйдет. Вы будете спать после обеда, и я за этим прослежу.

Физик коротко засмеялся, словно каркнул, и опять дернул руку. Зоя сказала:

— Потом вы позанимаетесь с Валентином. Валя, погоняйте нашего доктора, как следует, заставьте его поиграть в мяч. Иначе он не выдержит, свалится от перенапряжения. — Она повернулась к физику и продолжала раздельно, чуть ли не по слогам: — Свалитесь, вы поняли? А куда мы без вас?

— Ну, доктор! — сказала Мила. — Честное слово, вы о нас совсем не думаете… Мы согласны ждать лишнюю неделю, только чтобы с вами ничего не случилось…

Физик, наконец, выдернул руку и пошевелил пальцами.

— Ну что вы, право, — сказал он. — Что я — особенный какой-то? Не беспокойтесь, все будет в порядке, а вы вместо того, чтобы ходить за мной, помогли бы тем, кто работает внизу; вот штурман один у синтезатора…

— Мы все сделаем, — сказала Мила. — Только вы…

— Я сказал Луговому, — перебил ее Нарев, — чтобы он там не очень мудрил с катушками. Пусть только подготовит материал, дальше мы посмотрим сами. Не то потом придется переделывать…

— Да, — сказал физик. — Это правильно.

— Довольно дел, доктор, — повысила голос Зоя.

— Ну, ладно, — сказал Карачаров ворчливо. — Дайте мне хоть душ принять перед обедом, или вы меня и мыть будете?

Все хором засмеялись, словно это была острота.

Истомин глядел, недоумевая. Он понял лишь, что физик стал теперь центром общества, его надеждой и, значит, его владыкой: людям свойственно искать и находить объект для восхищения, а восхитившись, забывать чувство меры. И, если только писатель не ошибался, физику это нравилось, и в его голосе уже проскальзывали капризные нотки, свойственные человеку, который не только позволяет другим восхищаться и любоваться собою, но и сам любуется собой и восхищается, и не очень старается это скрыть.

Однако возвращение на Землю, к жизни, конечно, стоило того. И если Карачарову действительно удастся выполнить обещанное, он заслужит славу и будет ее достоин.

Он встретил взгляд физика и, неожиданно для себя, улыбнулся ему — не так, как раньше, как равный равному, но по-новому, чуть заискивающе. Улыбнулся — и сам рассердился на себя за это.

— А, маэстро, — сказал Карачаров дружелюбно, но все же, как отметил писатель, чуть небрежно. — Значит, обогатили литературу? Вовремя. — Он повернулся к Зое, которая нетерпеливо дергала его за рукав: — Не волнуйтесь, я все выполню. И чтобы сделать вам приятное и, откровенно говоря, еще и потому, что в ближайшее время мне понадобятся все силы…

Он коротко кивнул и скрылся в своей каюте. Тотчас же вслед за ним шагнул Нарев. Оставшиеся переглянулись, радостно улыбаясь.

— Видно, недолго осталось ждать, — сказал Еремеев. — Хорошо бы успеть к началу нового сезона. А то потом и не попадешь в основной состав.

— Ладно, друзья, — сказала Зоя. — Вера с больным, так что я от ее имени прошу вас не опаздывать на обед. Как вы себя чувствуете, маэстро? Мы как-то забыли о вас — столько работы…

— Спасибо, — сказал Истомин. — Хорошо. Вот книгу закончил.

— Когда-нибудь на Земле, — сказала Зоя, — вы напишете книгу обо всех нас, о наших страхах и надеждах. Правда?